— Ваше величество? — забеспокоилась Маргери.

— Это пирог, кхе-кхе… пирог. — Джофф попытался опять глотнуть из чаши, но вино вылилось обратно, и он скрючился пополам в припадке кашля. Его лицо налилось кровью, чаша выпала, и темно-красное вино оросило помост.

— Он подавился! — ахнула Маргери.

— Да помогите же бедному мальчику, олухи! — вскричала ее бабка голосом, неожиданно громовым для столь маленького роста. — Чего стали, рты разиня? Помогите вашему королю!

Сир Гарлан, отпихнув Тириона, принялся колотить Джоффри по спине. Сир Осмунд Кеттлблэк распорол королю воротник. Из горла мальчика шел ужасный тонкий звук, как у человека, который пытается всосать реку через соломинку. Потом он прервался, и это было еще страшнее.

— Переверните его! — непонятно кому орал Мейс Тирелл. — Переверните вниз головой и потрясите!

— Воды, дайте ему воды! — вопил кто-то другой. Верховный септон громко молился, Пицель кричал, чтобы ему помогли дойти до его покоев — взять лекарство. Джоффри царапал горло, оставляя на коже кровавые следы. Мускулы у него на шее точно окаменели. Принц Томмен плакал навзрыд.

Он умирает, понял Тирион, чувствуя странное спокойствие среди бушующего вокруг хаоса. Джоффа лупили по спине, но его лицо становилось все темнее. Собаки лаяли, дети заливались плачем, мужчины выкрикивали бесполезные советы. Половина гостей вскочила на ноги, толкаясь, чтобы лучше видеть, другая половина хлынула к дверям, торопясь убраться прочь.

Сир Меррин, разжав королю зубы, просунул ему в горло ложку, и Джоффри встретился глазами с Тирионом, у него глаза Джейме — но Джейме Тирион никогда не видел таким напуганным. Мальчишке всего тринадцать лет… Джоффри издал хрип, пытаясь сказать что-то. Его глаза выкатились, белые от ужаса, и он протянул руку к дяде. Что это он — просит прощения или думает, что я его спасу?

— Не-ет, — взвыла Серсея. — Помогите же кто-нибудь, сын мой, сын мой…

Тирион невольно подумал о Роббе Старке. В свете последних событий их с Сансой свадьба — еще полбеды. Он хотел посмотреть, как все это действует на нее, но не нашел ее в общей суматохе. Взгляд его упал на свадебную чашу, лежащую на полу. Он поднял ее. На дне еще осталось с полдюйма красной жидкости. Тирион подумал немного и выплеснул ее на пол.

Маргери рыдала в объятиях своей бабушки, твердившей ей:

— Крепись, крепись. — Почти все музыканты разбежались, но один флейтист на галерее продолжал дудеть похоронный мотив. Гости валили наружу через заднюю дверь, давя друг друга. Золотые плащи сира Аддама тщетно пытались восстановить порядок. Люди, белые от страха, рыдали, спотыкались и блевали. «Мне, пожалуй, тоже лучше удалиться», — с запозданием подумал Тирион.

Вопль Серсеи сказал ему о том, что все кончено.

Надо уходить, и поживее, снова подумал он, но вместо этого направился к ней.

Сестра сидела в луже вина, прижимая к себе мертвого сына, в разорванном, испачканном платье, белая как мел. Тощая черная собака, подкравшись к ней, обнюхивала Джоффри.

— Мальчик умер, Серсея, — сказал лорд Тайвин, опустив руку в перчатке на плечо дочери. Один из его гвардейцев отогнал собаку. — Отпусти его. — Но она не слушала. Понадобилось двое королевских гвардейцев, чтобы разжать ее руки, и тело короля Джоффри Баратеона безжизненно соскользнуло на пол.

Верховный септон преклонил колени рядом с ним.

— Отец наш Всевышний, рассуди нашего доброго короля Джоффри по справедливости, — начал он заупокойную молитву. Слышались рыдания Маргери и голос ее матери леди Алерии:

— Он подавился, дорогая, подавился пирогом. Ты здесь ни при чем, мы все это видели.

— Нет, он не подавился. — Голос Серсеи резал, как меч сира Илина. — Моего сына отравили. Королевские гвардейцы, исполняйте свой долг, — приказала она беспомощно стоящим вокруг белым рыцарям.

— Миледи? — растерянно произнес сир Лорас Тирелл.

— Возьмите под стражу моего брата. Это он сделал, карлик. Он и его жена. Они убили моего сына, вашего короля. Взять их! Взять их обоих!

САНСА

Далеко в городе зазвонил колокол. Санса чувствовала себя как во сне.

— Джоффри умер, — сказала она деревьям. Может быть, теперь она проснется?

Он был еще жив, когда она уходила из зала, — но он стоял на коленях и царапал себе горло, не в силах дохнуть. Смотреть на это было страшно, и она с плачем пустилась бежать. Леди Танда выбежала вместе с ней, сказав:

— У вас доброе сердце, миледи. Не каждая женщина станет оплакивать мужчину, который отверг ее и выдал за карлика.

Доброе сердце. У меня доброе сердце. Безумный смех подступил ей к горлу, и Санса с трудом подавила его. Колокола звонили медленно. Скорбно, как прежде по королю Роберту. Джоффри умер, он мертв, он мертв. Отчего же она плачет вместо того, чтобы плясать? Быть может, это слезы радости?

Свою одежду она нашла там же, где спрятала ее прошлой ночью. Без помощи служанок ей пришлось расшнуровывать свой корсаж дольше обычного. Руки у нее сделались странно неловкими, хотя боялась она меньше, чем представлялось ей в воображении. «Боги поступили жестоко, взяв его таким юным и прекрасным, на его собственном свадебном пиру», — сказала ей леди Танда.

Нет — боги справедливы. Робб тоже погиб на свадебном пиру, и сейчас она плакала о нем. О нем и о Маргери. Бедная Маргери, дважды побывавшая замужем и дважды овдовевшая. Санса выпростала руку из рукава и спустила с плеч платье. Она сняла его, свернула и затолкала в дупло дуба, где у нее был тайник. Сир Донтос велел ей одеться потеплее — и в темное. Черного у нее не было ничего, и Санса выбрала платье из плотной бурой шерсти. По лифу оно было расшито пресноводным жемчугом, но плащ скроет вышивку — темно-зеленый, с большим капюшоном. Санса переоделась, но капюшон пока не стала опускать. Для побега она припрятала и башмаки, простые и прочные, с квадратными носами. Боги услышали ее молитву. Санса по-прежнему двигалась как во сне, и собственная кожа казалась ей фарфоровой, костяной, стальной. Руки не слушались ее, как будто она никогда прежде не распускала волосы. Санса пожалела даже, что с ней нет Шаи — та помогла бы ей с сеткой.

Наконец Санса сняла ее, и волосы рассыпались по плечам и спине. Серебряная сетка мерцала при луне, и камни в ней казались черными. Черные асшайские аметисты. Одного из них недоставало, и на серебряной выемке, откуда он выпал, осталось темное пятнышко.

Внезапный ужас охватил ее, сердце заколотилось о ребра, дыхание перехватило. Отчего ей так страшно? Ведь это только аметист, черный аметист из Асша, больше ничего. Он, должно быть, сидел неплотно. Вот и вывалился. Теперь он лежит где-нибудь в тронном зале или во дворе, если только…

Сир Донтос сказал, что эта сетка волшебная и поможет ей вернуться домой. Сказал, чтобы она непременно надела ее на свадебный пир. Ее серебряные нити туго обвивали руку Сансы, и большой палец рассеянно поглаживал ямку на месте камня. Санса не хотела этого делать, но пальцы словно не принадлежали ей. Большой палец тянуло к ямке, как тянет язык к дыре на месте недостающего зуба. В чем оно, это волшебство? Умер король, жестокий король, который тысячу лет назад был ее прекрасным принцем. Если Донтос солгал о сетке, то, быть может, он лгал и обо всем остальном. Что, если он никогда не придет? Что, если нет ни корабля в заливе, ни лодки на реке? Что будет с ней тогда?

Но тут зашуршали листья, и Санса затолкала сетку в карман плаща.

— Кто там? — окликнула она. В богороще было темно, и колокола провожали Джоффа в гроб.

— Это я. — Он вышел из-за деревьев, покачиваясь во хмелю, как всегда, и уцепился за ее руку, чтобы не упасть. — Я пришел, дорогая Джонквиль. Не бойтесь, ваш Флориан с вами.

Санса отстранилась от него.

— Вы сказали, что я должна надеть сетку для волос. Серебряную сетку с драгоценными камнями, не так ли?

— Да. С черными асшайскими аметистами, миледи.

— Но это не аметисты. Ведь так? Вы мне лгали.